Науки в Казахстане не существует. Интервью с министром высшего образования и науки Саясатом Нурбеком
Министр науки и высшего образования Саясат Нурбек рассказал в интервью главному редактору и основателю BES.media Серикжану Маулетбаю, что не так с казахстанским высшим образованием.
"Если вы хотите удерживать науку на минимальном уровне развития, минимально 1% от ВВП вы должны выделять"
– Вы уже полтора года работаете министром. Расскажите о своих главных трех успехах, которых вы добились?
– Я бы назвал коротко три важных результата работы.
Первый – это систематизация всех стратегических и нормативных документов. Дело в том, что было несколько стратегических документов, которые регулировали сферу высшего образования и в целом образования. До разделения – и среднее, и школьное, и высшее, и наука – все были в одном Министерстве образования и науки. В июне прошлого года его разделили. Было три национальных проекта с разнокалиберными и разномастными показателями, индикаторами. Была ещё не упразднённая государственная программа до 2025 по образованию, были несколько отраслевых Дорожных карт, то есть в целом в системе образования было несколько разных стратегических документов. Они ещё друг на друга накладывались: помимо предвыборной кампании президента, предвыборной платформы партии Amanat, отраслевых документов, госпрограммы, ещё и нацпроекты. Поэтому нам понадобилось определённое время.
И буквально за короткий период, за полгода, мы все эти документы проанализировали, оптимизировали и приняли единую концепцию развития науки и высшего образования на 2023-2029 годы – семилетняя программа. Одними из первых госорганов. Можно похвалиться: мы её утвердили в начале марта этого года. Сейчас по этом единому документу мы начинаем жить. Все индикаторы, показатели, KPI, прямые и целевые показатели также были оптимизированы. И мы теперь выстраиваем и науку, и высшее образование в едином ключе. Недавно ещё была принята концепция развития языковой политики, тоже семилетняя, они теперь сопряжены с предвыборным сроком президента в соответствии с конституционной реформой.
Второй результат – это финансирование. Мы глубоко проанализировали в первую очередь финансирование науки.
Очень много критики к отечественной науке, огромное количество идёт оценок, что науки как таковой не существует. Очень обидный есть анекдот лично для меня: студент приходит в библиотеку и говорит: "Ищу книгу про казахстанскую науку". – "Фантастика на втором этаже".
В мире финансирование исчисляется процентом от внутреннего валового продукта. Южная Корея, к примеру: ежегодно 4,3% от ВВП выделяет правительство на финансирование науки. ВВП Южной Кореи 2 трлн 190 млрд долларов. Серикжан, ежегодно выделяется на образование и науку!
– У нас сколько?
– Начинали мы с 0,84% в Казахской АССР – это на конец 90 года. Упало до 0,1% к 2000 году, радикально – в 8-9 раз. Мы дошли до 0,12% в 2012 году, 0,13% – в прошлом 2022 году. Начиная с этого года, мы радикально, при поддержке президента и правительства, увеличили финансирование науки. Следующие годы – 2024-й, 2025-й – выросло в 3,5 раза и составляет 643 млрд тенге.
– Это на три года?
– Это на три года. Таким образом, мы до 0,24% подняли.
Наша задача к концу действия нашей семилетней концепции довести до 1%. Это базовая рекомендация Организации экономического сотрудничества и развития. Если вы хотите удерживать науку на минимальном уровне развития, минимально 1% от ВВП вы должны выделять. Конечно же, только государственными средствами и финансированием 1% удержать и дальше наращивать не получится.
И третий результат – это достаточно радикальный пересмотр государственно-образовательного стандарта. Это касательно уже высшего образования. Мы, начиная с этого года, даем максимальную автономию и свободу нашим высшим учебным заведениям.
Я последние 5-6 лет занимался большими исследованиями по изменению рынка труда, по новым профессиям, навыкам, атлас новых профессий. Мы очень чётко понимаем, что мы не можем больше держать в единых стандартах, единых тисках регулирование высшего образования. Слишком быстро меняется запрос рынка труда, слишком быстро меняются запросы конкретного работодателя. Вуз должен превратиться в максимально гибкий адаптивный инструмент, опережающий кадры и кадровое обеспечение той или иной отрасли, региона, города, работодателя. С этого года начиная и до 92% содержания образования высшие учебные заведения могут определять сами с учётом запросов отраслевого, регионального или конкретного работодателя.
Мы даже пошли на достаточно серьёзные меры – сокращение и изменение сроков образования, если для определённой отрасли, для определённой специальности 4 года – это слишком долго. Например, для IT. Мы даём свободу университету сокращать: если он может готовить за 3 года – сокращайте. Хороший пример – Астана IT-университет: специалистов в сфере IT, кибербезопасности они готовят за 3 года. И неплохо этот эксперимент зашёл. Теперь мы такую свободу даём всем университетам.
Мы на себя взяли такое обязательство, чтобы довести уровень зарплат и социальный пакет до достойного уровня, чтобы молодёжь выбирала науку. Без создания нового имиджа, новой репутации учёного перспективные кадры не будут приходить в нашу отрасль. Поэтому количество PhD-грантов мы увеличиваем сейчас, зарплаты увеличиваем. И в целом вас благодарим: мы бы хотели чаще рассказывать, что в науке происходит, какие новые звёзды появляются, какие появляются площадки, куда студенты магистранты могли бы пойти и заниматься реальными вещами.
"Студенты и родители пытаются выбрать ту специальность, где больше грантов"
– Говоря о качестве образования, мы как СМИ сейчас ощущаем жёсткий дефицит кадров в журналистике. Когда приходят новые сотрудники, выпускники вузов или студенты, у них нет практически базовых навыков работы в нашей сфере. Ежегодно выпускаются сотни студентов-журналистов, но их нет. Где они, куда деваются? Для чего они учатся на гранте, если они не работают по специальности?
– Проблема комплексная. Я бы назвал 3-4 ключевых фактора, которые влияют на качество образования и на специализацию выпускника.
Первое – это профориентация. Начинается это ещё в средней школе, с класса 6-7-го, где у нас, надо признать, комплексного подхода по профориентационной работе на сегодняшний день нет. Я об этом последние 5-6 лет говорю. Мы даже разработали собственный продукт edunavigator.kz. Сейчас мы подарили его министерству бесплатно. Национальный центр тестирования с этого года будет использовать этот инструмент для того, чтобы всем абитуриентам, всем старшеклассникам бесплатно предоставлять услугу по диагностике персональной, по привязке к конкретным профессиям, которые на рынке есть. Первая цепочка разрывается – неосмысленный выбор специальности, очень многие ориентируются.
И они связаны со второй проблемой – с механизмом распределения нашего образовательного заказа, грантами.
Студенты и родители в основном пытаются выбрать ту специальность, где есть больше грантов, где есть больше шансов получить бесплатное образование. Иногда никак не ориентируются на свое базовое образование, какие-то навыки, предпочтения, врождённые таланты, не имея долгосрочной привязки к этой профессии, какого-то долгосрочного плана.
Третье – начинается проблема – расфокусировка наших университетов. Она также связана с механизмом финансирования высшего образования.
На сегодняшний день ключевым, единственным, можно сказать, источником финансирования являются наши гранты для университетов. Поэтому университеты увеличивают количество специальностей, по которым они предоставляют свои услуги. Взять любой средний региональный университет – у него разлёт идёт 90-100 специальностей. Ну не может региональный университет преподавать журналистику, международные отношения и право или какие-то сложные инженерные курсы – нет соответствующей базы, нет преподавателей. Но в погоне за грантами, за государственным финансированием вузы идут на это.
Я приведу пример: Университет Шакарима, наш региональный университет, у него было порядка 94 лицензий на разные специальности. При этом на достаточно качественном уровне мог он преподавать от силы 15-20 специальностей. У нас большинство региональных университетов созданы путём слияния пединститута местного и какого-то технологического или государственного университета. Педагогику преподавать может и какие-то свои 5-6 базовых направлений. Для Шакарима это было технологическое – это наши сельхозка, пищевка, зооветеринария, какие-то вещи сельскохозяйственные. Причём хорошая база была, сильная. Причём она есть. Сохранились учёные и кафедры, а остальное – право, экономику, менеджмент – бессмысленно преподавать.
Это погоня университетов за студентами, предоставляют им те специальности, которые университет не может качественно давать – кафедры нет, лаборатории нет, кадров нет. Лишь бы набрать и перекрыться.
Четвёртое – отсутствие дополнительных инструментов для неформального образования. Если недобирает студент в университете, если бы у него был доступ к онлайн-базам, к каким-то курсам, он бы мог добрать, сертификат получить. Сейчас, согласитесь, особенно в медиасфере, люди иногда работают без базового образования, но через допобразование, сертификацию – SMM-курсы, копирайтинг и так далее. И достаточно хорошо себя чувствуют, зарабатывают и нарабатывают профессиональную квалификацию.
И вот одна из ключевых задач – это качество образования. Не дать возможность вузам бежать за легкими деньгами, теряя качество. Пересмотреть механизмы государственного финансирования, пересмотреть вход в высшее образование. ЕНТ-реформа серьезная сейчас начинается.
"Три подряд исторических рекорда по рождаемости создают большую волну давления на систему образования"
– Мы в начале сентября били тревогу, что в Евразийском национальном университете 2 и 3 курс отправили учиться частично онлайн, из-за того что не хватало мест из-за первокурсников. Такая ситуация происходит во многих вузах по стране. Я слышал, даже у нас в Алматы есть такие университеты, которые применяют комбинированную систему, из-за того что у них не хватает мест для первокурсников. Почему тогда цена не снижается, если идёт комбинированное образование? Что вы делаете для того, чтобы увеличить возможности вузов, принимать студентов, всё-таки рождаемость была высокая в "нулевых" годах?
– Я вам ещё больше скажу, Серикжан: в Казахстане и в целом в регионе случился демографический взрыв. Он назревал давно уже. В "нулевых" пошла рождаемость. Последние три года в Казахстане три демографических рекорда. 417 тысяч детей родилось в 1987 году – это был абсолютный рекорд 20-го столетия Казахской АССР ещё. В 2020-м у нас 422 тысячи, 456 тысяч – в 2021-м, 418 тысяч детей – в 2022-м. Вот эти три подряд исторических рекорда сейчас создают большую волну давления на систему образования в первую очередь.
Мы видели в этом году: в школу пошли рекордные 382 тысячи первоклассников. Эта волна дойдёт к нам в ближайшие 5-6 лет, мы лихорадочно готовимся. Мы почувствовали уже волну в прошлом году, последствия этой демографической волны. Если вы вспомните начало учебного года прошлого, особенно в Алматы, была сложная проблема с общежитиями. В этом году несколько университетов были вынуждены месяц-два в таком варианте подержать, чтобы успеть подготовить общежития.
Общежитий хватило в этом году. Мы весь прошлый год лихорадочно готовились, но надо серьёзные меры сейчас принимать. Почему? В этом году пошли на высшее образование на первый курс почти 163 тысячи студентов. Уже в 2024 году мы ожидаем 190 тысяч. 626 тысяч студентов у нас в этом году – это все университеты включая. Уже к 2031-2032 году по всем демографическим прогнозам, которые Минтруда нам дает, мы ожидаем порядка миллиона студентов. Инфраструктуры – учебных корпусов, общежитий – уже сейчас не хватает. Причём эта проблема накопленная.
Последний раз большие инвестиции были в 70-80 годы в образовательную инфраструктуру:
- КазГУ – 1974-1975 годы;
- все региональные вузы – 1964-1965 годы;
- в Актобе – 1981-1982 годы.
После этого больших инвестиций не было.
– Ну, эта проблема вам досталась.
– Проблема накопилась и нам досталась. Что мы делаем? Первое – мы радикально пересмотрели нормативы субсидий на строительство общежитий. Самостоятельно из бюджета мы не успеем построить достаточное количество общежитий, чтобы успевать за этой демографией. Поэтому привлекли частный сектор. Мы вдвое увеличили все нормативы субсидий: на строительство общежитий и на реконструкцию.
– Сколько?
– Для Алматы это 230 МРП на одного студента в год. Условно, если частный застройщик строит общежитие на 500 мест, он загружает его 50 студентами. В течение 6 лет он фактически отбивает все свои затраты на стройку через тот норматив, который наш финансовый центр в течение 6 лет выплачивает. Достаточно выгодная схема получилась.
– А через 6 лет он не переориентирует своё здание?
– Нет. Он заключает 20-летний долгосрочный контракт, после которого здание переходит университету. Он свои деньги отбивает, зарабатывает, потом университету достаётся эта инфраструктура.
Очень много мы встречались с застройщиками. В крупнейших двух городах у нас только проблемы. Дефицит в Алматы и Астане, а из 20 регионов в 13 регионах у нас профицит: в Караганде, Актобе, ВКО. В Атырау из-за аварийного состояния резкий дефицит случился почти 500 мест. В целом ситуация в регионах стабильная.
– Это же показывает низкое качество образования в регионах. И у вузов нет конкурентоспособности – студенты не выбирают их.
– Это говорит о дисбалансе региональном. Мы сейчас провели большую работу, создали два проектных офиса в Алматы и Астане, сейчас ещё в Шымкенте создаём – там будет следующая точка демографическая.
150 проектов сейчас прорабатывается. Нас поддержало министерства нацэкономики и финансов – облегчённые ГЧП программы. Это не 2-3 года. Пока вы договор анализируете, центр ГЧП даёт экспертизу. В течение месяца можно заключить этот договор, если у вас есть общежитие старое, гостиница, хостел, бизнес-центр – неважно, какая-то коммерческая площадь, она потеряла коммерческую привлекательность, её можно легко реконструировать. Мы помогаем с реконструкцией, потом – c возвратом этого здания университету по увеличенным нормативам. Второй жизнью живёт этот старый объект, вам не нужно маркетинг проводить. Особенно в Алматы зашло: многие откликнулось владельцев бизнеса, потому что ключевой вопрос – земля. В центре города найти участок близко с университетом сложно.
– Ну правильно, в КазНУ же раздали все земли.
– Не только КазНУ, у нас 30 с лишним университетов. На сегодняшний день очень хорошо бизнес откликнулся. Несколько бывших корпусов – вот "Кайнар" – был частный университет, они его переделали под общежитие. Реконструкция занимает 6-9 месяцев. Это самый быстрый способ закрыть эту острую необходимость.
Следующая мера – мы договариваемся с хостелами. Наши вузы фактически всю их площадь долгосрочными контрактами забирают.
"Только государственным бюджетом мы не успеем за демографией"
– К нам поступали жалобы от студентов, что они живут в хостелах с посторонними взрослыми.
– Мы берём на контроль. У нас специально ситуативный центр был создан. Вузам ставим жёсткие условия, чтобы хостел забирали полностью и там жили только студенты и только их университетов. Были действительно такие случаи, сейчас мы это жёстко контролируем и пресекаем.
Ежегодно 10 тысяч койко-мест мы ещё будем вводить за счёт государственного заказа. Мы ускоряем процесс построения инфраструктуры учебной, потому что только государственным бюджетом мы не успеем за демографией. По нашим планам, мы достаточно уверены в этом, в ближайшие 2-3 года мы потребность полностью закроем. Чтобы вы понимали, какой эффект дало – 87 тысяч дефицит койко-мест было в августе прошлого года, когда мы приняли эту проблему. Сейчас 22 тысячи дефицит у нас остался. Но останавливаться мы никак не можем, потому что через 7-10 лет нас ждёт миллион студентов, нам надо к этому лихорадочно готовиться.
Используя вашу площадку, обращаюсь к потенциальным инвесторам. Мы внесли изменения в постановление правительства об инвестициях. Министерство иностранных дел, когда иностранный инвестор заходит в Казахстан, предоставляет ему определённые преференции: земля бесплатно в виде натурного гранта от государства, пошлины, преференции определённые, скидки, освобождения и т.д. Те инвесторы, которые инвестируют в академическую инфраструктуру – учебные корпуса, общежития – будут иметь такой же статус. Мы включили их в перечень стратегических инвесторов. Этим, к примеру, воспользовались уже частные университеты. "Нархоз" заложил сейчас камень на 500 мест общежитие по очень высоким международным стандартам, очень комфортное. И как раз как стратегическому инвестору земля как натурный грант была предоставлена. Поэтому инвестировать в образование, в частности в высшее, в инфраструктуру, становится интересным, становится выгодным.
"То, что КазНУ переезжает, землю всю распродали – абсолютно не соответствует действительности"
– Недавно было сообщение о том, что строящиеся объекты на территории КазНУ, которые принадлежали компании Кулибаева, вернули государству. Что с ними будет?
– Была проделана очень большая работа. Партия Amanat, был у них большой проект по земле. Известный общественник, правозащитник, юрист возглавил этот проект. По гектарам боюсь соврать, но часть земель, которая была незаконно приватизирована, сейчас возвращена КазНУ. Мы запускаем вторую очередь, рабочее название "КазНУ-град 2.0". Первый этап у нас – 3,5 гектара освоения: это строительство общежитий, учебных корпусов. В целом до 20 гектаров неосвоенной земли будет освоено. Это большой поэтапный план.
К сожалению, пошла информация недостоверная, что КазНУ переезжает, его перевозят в Конаев, землю всю распродали и всё распределили – абсолютно не соответствует действительности. Как раз таки у КазНУ сейчас самое выгодное положение в отличие от других университетов.
В 70-е годы прозорливые наши государственники, действительно с большой буквы. Кто бы подумал, что через 50-60 лет в Алматы будет проблема с землёй! Тогда вообще на краю города был пустырь огромный, там горы и ничего нет. Тогда прозорливость нашего старшего поколения дала нам возможность развивать дальше.
– Что будет с объектами, которые начали строить на этих незаконно полученных землях?
– Сейчас идёт процесс возврата полностью.
"Была попытка уволить молодого преподавателя, мне пришлось сразу же вмешиваться "
– Кстати, говоря о КазНУ. 25 октября ряд СМИ сообщал, что студентов оставили в общежитиях и не выпускали. Это было требование комендантов, участкового полицейского. Что происходит? Почему, когда объявляются несанкционированные митинги, студентов не выпускают из общежитий?
– Каких-то инструкций, установок мы не даём сейчас университетам. Есть единственное требование безопасности, которое для всех одинаковое. Вы знаете, в правительстве на брифинге вице-министр внутренних дел сделал несколько заявлений.
–––
Читайте также:
–––
Какие-то рекомендации по безопасности ДВД сам регулирует. Это моя личная позиция, мы стараемся не вмешиваться. Но рекомендации по обеспечению безопасности на территории кампуса – это уже регулирует региональная власть.
– Говоря об инакомыслии. Как у нас сейчас идёт развитие разных мнений у студентов? Могут ли они свободно дискутировать в дебатных клубах? Могут ли они создавать свои движения? Могут ли спокойно защищать свои права? Или всё также остается, как было в "старом Казахстане", когда нельзя плохо говорить о власти, нельзя думать так, как не думает университет? Нельзя прийти и сказать, что университет нарушил права студентов. Его могу отчислить или жизнь испортить. Какая работа у вас сейчас в этом направлении проводится?
– Наоборот, мы сейчас активно призываем студентов свои права отстаивать, защищать. Одно из первых решений в министерстве было – создание при министре позиции омбудсмена по защите прав студентов.
– Ею стала Айсулу Ерниязова, которая работала в Лиге волонтёров, которая в большей степени обслуживала интересы властей по сбору студентов на определённые мероприятия.
– Но вместе с тем Айсулу очень активный участник студенческой самоорганизации. Помимо этого в каждом регионе мы создали должность омбудсмена по рекомендации местных университетов, местного студенческого сообщества. В каждом регионе у нас 20 омбудсменов появилось. Они активно проводят свою работу. Мы информируем все студенческие организации, все студенческие коллективы, студенческие правительства о том, что у них есть теперь защитник. И этот защитник – уполномоченный по правам – фиксирует все нарушения. Мы сразу же реагируем на эти нарушения. Был недавно пример в КазНУ, когда одного преподавателя молодого была попытка уволить, мне пришлось сразу же вмешиваться по сигналу уполномоченного по правам студентов. Потому что они начинают не только студентами заниматься, но и молодыми преподавателями, и в целом к ним начинают обращаться.
– Это история, которая была связана с открытием кабинета?
– Нет, она была связана с трудовым спором между кафедрой журналистики и одним из молодых преподавателей. Сигнал ко мне поступил через омбудсмена. Омбудсмен мне первый набрал и сказал: господин министр, имейте в виду, здесь трудовой спор возник, наверное, правильно будет вам вмешаться. Я сразу же вмешался. Поэтому начинает работать эта схема.
Ещё один показатель простой. Сейчас активно Telegram-каналы, ваш ресурс, Qumash начинают специализироваться на высшем образовании, в целом на образовании. Студенты часто обращаются, мы стараемся сразу реагировать на те возникающие вопросы, которые есть. Вам спасибо за приглашение, мы с ребятами из Qumash тоже на прямой связи находимся. Как только к ним информация поступает, они видят, мы поздно реагируем или не реагируем, они сразу на нас выходят: "Вот, министерство, имейте в виду, вот такие проблемы мы видим". Мы стараемся сразу же реагировать.
"Давайте высшее образование держать вне политики"
– Каждый раз, когда электоральный процесс происходит, тот же самый Qumash, мы, часто писали о том, что есть сигналы о том, что студентов заставляют идти голосовать. Какая работа ведётся со студентами и с вузами, чтобы студентов не заставляли идти, а чтобы они сами хотели идти туда?
– Здесь мы взяли достаточно принципиальную позицию. В этом году, когда у нас были большие парламентские выборы, мы запрещали и отказывали всем партиям проводить агитационные мероприятия на территории университетов. Они могли размещать по периметру свои агитационные материалы, но внутри, на территории университетов, мы всем запретили. Причём одинаково. Сказали: давайте высшее образование держать вне политики. Это выбор каждого студента.
Также мы сейчас отдельно проводим в течение года серию отдельных семинаров по правовой, финансовой грамотности, по активизации студенческих саморегулируемых организаций. Айсулу, как бы субъективно вы бы к ней ни относились, она большой молодец. Она очень активна на уровне старостата – у нас есть такое понятие. Когда старосты собираются отдельно и делятся опытом. Отдельно мы собираем студенческих лидеров – это все студенческие организации. Два больших форума мы провели: один в Атырау, другой в Туркестане, Шымкенте. И сейчас мы готовим один большой форум. Собираем руководителей студенческих организаций и с ними обсуждаем, какие будем проводить мероприятия, как мы можем помочь как министерство их мероприятиям.
Мы сейчас готовим заявку в Европейский союз студенческий – это очень большая международная организация. До этого у нас было много студенческих организаций, Альянс студентов Казахстана. Но в Европейский союз студенты заявки не делали, насколько я понимаю. Поэтому мы сейчас готовим эту большую заявку, чтобы европейские стандарты работы со студентами, самоорганизацию, саморегулирование студенческих сообществ мы тоже внедряли в Казахстане. Для нас сейчас важно саморегулирование, чтобы студенты сами могли открыто свои мероприятия проводить, чтобы институционально их деятельность регулировалась.
– Идея хорошая, но как реагируют ректоры, деканы? Они же старой закалки.
– Сложно. Чем активнее молодёжь, чем она требовательнее, тем сложнее работать.
"Чем богаче и образованнее человек, тем больше должен быть его вклад в общество"
– Получается, что они не контролируют ситуацию.
– Сейчас мы омбудсменов максимально поддерживаем, чтобы они выступали как противовес нашим же коллегам. Не всем это нравится, сразу скажу. Начинают нам выговаривать: "Что вы их поддерживаете? Сейчас дадите им волю и сами пожалеете". Для нас важно, чтобы саморегулирование было.
Я приведу пример, как мы мотивируем молодёжь, студентов заниматься не только учёбой. В 6 университетах Казахстана первым же делом мы запустили пилотный проект. В этих университетах GPA, который 100% измеряется академическими показателями, мы разделили:
- 50% – академический показатель
- 25% – научно-исследовательская деятельность
- 25% – общественно-социальная работа.
Чтобы он понимал, что не только учёбой измеряют активность, деятельность, но и наукой: то, что я пишу статьи, публикуюсь, в конференциях участвую. Это была наша попытка мотивировать заниматься и идти в науку. А 25% – это моя общественно-социальная деятельность: волонтёрство, спорт, социальные проекты, культурные. Это тоже измеряется, это тоже даёт надбавку в 25% всего показателя для конкретного студента. "Пилот" неплохо прошёл. Мы сейчас анализ результатов сделаем, если мы поймём, что это делает прибавку, мотивирует студентов заниматься наукой, активно вовлекаться в жизнь региона, города и университета, то мы будем внедрять этот опыт со следующего года во все университеты, как базовый показатель.
В США, европейских странах это институализировано. Я сам учился в США. Community service называется. Энное количество часов, как кредитов, я должен был помогать в волонтёрской деятельности. У меня было 40 часов, которые я должен был отработать. Я начал проходить в приюте для бездомных. Очень тяжёлый опыт, потому что запахи, больные люди. Но в плане понимания, что есть уязвимая часть населения, что большое количество трагических судеб... Почему так случилось, что человек остался без крыши, семьи, заработка? Оно очень хорошо формирует. После я был в доме престарелых. Там я познакомился с большим числом людей. В США это обязательная часть получения высшего образования. Мы потихоньку к этому стандарту хотим прийти, чтобы помимо учёбы студенты формировались и понимали, что активная общественная позиция, соучастие, волонтерство, помощь уязвимым слоям населения – это тоже обязанность образованного человека. Мы должны что-то отдавать назад обществу. За то, что общество нас поддерживало, давало образование. Чем богаче и образованнее человек, тем больше должен быть его вклад в общество. Это принцип Giving back to society мы тоже хотим институционально формировать в наших вузах.
"Характер нашего образования – педагогический, не исследовательский"
– Во многих странах наукой занимаются университеты, институты. У нас же наоборот – наука в университетах не сильно развита. Есть отдельная Академия наук. Что вы по этому поводу предпринимаете и какие изменения будут нас ждать в будущем в науке? Можем ли мы говорить, что КазНУ, Cатпаев университет, ЕНУ делают научные открытия? Мы в своей деятельности не можем найти экспертов, кто исследует воздух Алматы, ситуацию с Аралом.
– Здесь вы правильно подметили: отечественная казахстанская наука сейчас развивается по траектории, по инерции советской науки, которая была закрытой моделью науки. В основном исследования проводились в закрытых научно-исследовательских институтах. И была саморегулируемая организация – Академия наук, где учёные имели возможность формировать повестку дня. Большой институт, который давал возможность науке свои приоритеты согласовывать, продвигать.
В чём плюсы такой модели науки? Когда вы собираете большое количество профессиональных людей в закрытых институтах, даёте им щедрое финансирование, результаты будут быстрыми, будут прорывы. Советская наука первой отправила человека в космос, советский спутник, атомную бомбу сделали в отрыве от научного сообщества.
Но есть минусы большие. Первое – это старение кадров, когда вы работаете в закрытом коллективе с огромным прессингом со стороны Минобороны. Почти с безграничными финансовыми ресурсами вы вынуждены работать с проверенными людьми. Попасть в закрытую систему крайне тяжело. Приток свежей крови ограничен.
Второе. Уникальные технологические решения находились в таких закрытых коллективах. Но экономическая целесообразность и социальный эффект был достаточно минимальный. Вспомним знаменитые подводные лодки "Тайфун" – их за рубежом называли – из титанового корпуса, уникальнейшее технологическое решение, сверхбыстрые, бесшумные подводные лодки. Но они были настолько дорогими, что их всего 4-5 было произведено. И, конечно, никакого социального эффекта. В массовое производство они не пошли. "Буран" вспомним, уникальный space shuttle. Он был полностью потом скопирован. Но он был всего в штучном варианте сделан. В Байконуре он своей век доживает.
За рубежом, особенно в США, с 30-40-х годов начали переходить на открытую модель науки с фокусом на университеты, где вузы становятся платформами, площадками инноваций, исследований, экспериментов, стартапов. И это всё зародилось в венчурную индустрию как раз на базе Стэнфордского университета, а также системы Калифорнийских университетов – Беркли и так далее.
Вспомнил фильм, вышел сейчас – знаменитый "Оппенгеймер". К кому подошёл этот генерал из Пентагона, чтобы свою бомбу сделать? К двум заведующим кафедрами: к заведующему кафедрой теоретической физики Роберту Оппенгеймеру и заведующему кафедрой экспериментальной физики Эрнсту Лоуренсу. Они к двум профессорам пришли и сказали: "Ребята, сделайте нам бомбу. Сколько денег нужно?" Вот здесь показано, как в 40-е годы уже важна была университетская наука, и основная наука делалась в университетах.
В нашей концепции мы делаем этот большой разворот теперь. Это будет очень болезненный процесс. Министерству молодому нужно будет выдержать, довести его до логического завершения. Это очень важно, и наше научное сообщество должно понимать, что этот транзит мы должны будем сделать. Фокус у нас пойдёт именно на университеты, университетскую науку.
Я даже принёс показать несколько первых наших результатов полуторагодовых. Показать, что начинают появляться зачатки университетской науки. Вы правильно говорите, что в вузах особо науки не было. Из 626 тысяч наших студентов 92% – бакалавры, 7-8% – магистры и докторанты PhD – менее 1%. В Южной Корее 50% – бакалавры, 42% – магистры и 7-8% – доктора PhD. Более высокого уровня студенты – магистры, доктора PhD. У нас 92% – бакалавры. Характер нашего образования педагогический, не исследовательский. У нас почти исследовательских вузов нет.
Вот Назарбаев университет. Мы начали с прошлого года программу по созданию сети исследовательских университетов. КазНУ имени аль-Фараби у нас был научно-исследовательским, Национальный аграрный, Сатпаев университету мы дали статус, ЕНУ. Сейчас на очереди КарГУ, Южно-Казахстанский государственный. Порядка 15 университетов мы отобрали, у которых есть сильная база, инфраструктура, лаборатория, какие-то зачатки научной мысли, научные школы остаточные. Их в течение 5-7 лет мы будем накачивать, формировать из них исследовательские университеты.
Первые плоды – корпорация "Казахмыс". Побочным продуктом производства меди является такой металл как селен. Это свинцовая чушка, здесь есть селен, теллур – такой "грязный", тяжелый металл, сплав. Он выпадает побочным продуктом. Институт металлургии и обогащения при Сатпаев университете последние 6-7 лет получил два больших гранта научных, теоретических, на процесс рафинирования или обогащения селена. В прошлом году мы сразу же дали им грант на коммерциализацию, чтобы они создали на базе своих теоретических исследований печь, которая может из "грязного" необогащённого селена получить чистый селен. Вот селен – 99,5% чистоты. Вот килограмм этого необогащённого, "грязного" селена стоит 10-12 долларов, 99,5% чистоты – 150 долларов. В 15 раз увеличена доходность компании. Теперь наша горная компания говорит: "Где вы были всё это время? Мы с 2001 года сколько упустили выгоды".
28 августа в Балхаше открылся экспериментальный цех, где эта наша печь. Разная температура плавления у этих металлов. Есть такой металл – галий – 28 градусов, он в руке тает. Селен тоже плавкий металл, он выпаривает селен из других примесей, его рафинируют и очищают, и 99,5% мы получаем. Теперь "горнорудка" говорит: "Дайте нам три девятки". Тогда это совершенно другая цифра.
Селен используют активно в полупроводниковой электронике. Из него делают такие маленькие элементы, называются "выпрямители". "Ксерокс" – один из крупнейших потребителей селена. Во всех копировальных машинах плёнка барабанная делается из селена, производство стекла – там красители зелёные, тёмное стекло – тоже из селена делают, в радио-медицине. Очень большой продукт, который применяется в различных высокотехнологичных отраслях. Мы перед собой сейчас поставили задачу, перед университетом: давайте разрабатывать ещё подходы, теперь уже не нужна вся ваша теория. Мы идём на коммерциализацию.
Ещё один пример: Карагандинский технический университет имени Сагинова. Сильный техническо-инженерный университет, хорошая советская инженерная база. Я за этот год объездил все НИИ, все госуниверситеты. В каждый сам зашёл, посмотрел, где можно какую-то практическую работу вытащить.
Вот металл ржавый. Разработана суспензия в этом университете. Наши учёные, всё запатентовано, как в случае с очисткой и рафинированием селена. Обработка антикоррозийная любого предмета – это очень сложно на самом деле. Надо чистить его, наносить антикоррозийное покрытие, потом запекать, термообработка обязательно нужна. Суспензия с применением нанотехнологий делается. Это один и тот же элемент, не надо его зачищать, сильно готовить, не нужна термическая обработка. Вы просто наносите суспензию, она сразу впитывается и формирует антикоррозийное покрытие, которое морозостойкое. Сразу же борется с последствиями коррозии, и очень дешёвая. Это был наш грант фонда науки, мы сразу же сделали коммерциализацию. Установку поставили небольшую. 200 литров в сутки этой суспензии она производит. За неполный год почти миллиард тенге заработал университет.
Поэтому сейчас наша задача – все остатки разума собрать в кулак. Определить при всех университетах, какие есть наработки, какие есть результаты по тем грантам, которые 20 лет худо-бедно давали.
Мы применяем новую методологию, называет TRL. В мировой практике очень широко используемая методика. Называется она "уровень готовности к технологиям". Очень удачная методика, её использует Национальный фонд науки в США, для того чтобы определять, какая лаборатория и какой научный коллектив готов к внедрению технологическому. Она состоит из 9 уровней. Мы просто взяли эту алгоритмическую линейку. И вот наш академик, директор Института обогащения, первый взял грант, создал теоретическую основу обогащения селена. Второй грант взял – прикладную науку сделал. Мы сразу поняли, что находимся на 6-м уровне. Он уже готов к технологическому внедрению. Он базис фундаментальный разработал – фундаментальные исследования, прикладные исследования. Определили, сказали: "Ага, сколько вам нужно денег, чтобы создать печь, которая даст вам чистый селен уже на практике?" 280 млн тенге мы дали через грант фонда науки, убедили Сатпаев университет софинансировать. Меньше чем через полгода он получил свою печь экспериментальную, и уже 28 августа этого года "Казахмыс" эту печь установил.
"Государство не может всё время вкладывать в науку"
– А студенты участвуют в этом?
– Участвуют. Более того, мы восстанавливаем остатки советской науки. Мы каждому университету, который попадает в нашу программу Центра академического исследовательского превосходства, будем давать дополнительное финансирование, чтобы они создавали при себе такие практические производства: инфраструктуру, экспериментальные площадки, мини-заводы. Это называется МИП – малое инновационное производство. В той же практике Израиля, США, Финляндии, Швейцарии каждый университет является не просто теоретическим институтом, но и центром прикладной науки. MIT, Boston Dynamics, Стэнфорд – у него огромные акселераторы, программы, стартапы, начиная от Google – это выходцы со Стэнфордского университета. Мы сразу на такой уровень выйти не сможем, но надо с чего-то начинать.
Я вот сегодня хотел чуть-чуть похвастаться, что это возможно. Университеты имеют два огромных преимущества, почему в мире пошли на открытую модель науки. Первое – каждый год приходит новая свежая кровь, мозги. Проблема наших университетов сейчас в том, что они не могут этот потенциал и энергию направить в нужное русло. Понимаете, что происходит? 11 лет мы сидим в школе, слушаем в педагогическом формате информацию. Мы приходим в университет и формат не меняется. Ты говоришь: "Ужас, вот мне сейчас опять 4 года сидеть за партой и слушать человека, который будет мне что-то жевать". Наша задача сейчас – начать хотя бы с 15 университетов исследовательских, создать из них площадки для производства прикладной науки, платформы для экспериментов, платформы для создания таких реальных вещей. Всё это мы сейчас регулируем в новом законе о науке и технологической политике. Это очень хороший закон, мы надеемся. Целый год над ним работали, где производства, вот всё, что я проговаривал – малые инновационные производства, налоговые скидки – очень важный момент. Государство не может всё время вкладывать в науку. Наши ресурсы ограничены. Я до 1% доведу, а дальше должен бизнес. Без создания системного запроса на науку она не будет развиваться. Сейчас запрос на науку создаёт государство через гранты. Мы даём деньги, а вы что-нибудь там делайте, учёные.
– Ну, на практике есть запрос?
– Есть запрос. И задача через налоговые стимулы создать системный запрос. И это будет эволюционная мера, в этом законопроекте заложена. Я очень надеюсь на поддержку депутатов наших. До 150% мы закладываем налоговые супервычеты. В Израиле, например, до 250% они сейчас доходят. В Японии, Китае – 220-230%, в США – 200%. То есть задача через эти налоговые стимулы сделать так, чтобы любое предприятие было заинтересовано работать с наукой, вкладываться в инновации. "Ага, если я совместно с НИИ и вузом открою совместное инновационное предприятие, 100% моих инвестиций. Налоги я не плачу. Всё, что мы произведём – 50% вычет, я еще не буду платить. Мне интересно. Чем я буду что-то делать, инвестировать и за это платить стопроцентные налоги. 150% меня государство освобождает".
Это сильнейший инструмент стимулирования, который в этом законопроекте предложен. Мы уже скоро заходим в мажилис. К середине следующего года, надеемся уже весной принять, и чтобы новые механизмы уже работали – TRL, налоговые супервычеты, социальная поддержка учёных, новые подходы к формированию университетской науки, инжиниринговые центры наши заработали. Вузы сейчас должны стать платформой для прикладной науки, платформой для инноваций.
– А будут ли использоваться университеты для того, чтобы решать какие-то запросы местных исполнительных властей? Например, почему асфальт всё время портится, или же что с воздухом происходит? Как трафик городской переместить? По строительству города, урбанизации?
– В новом законе такая функция, даже обязанность местной исполнительной власти разрабатывать научную программу региона теперь закрепляется. Сейчас с божьей помощью закон примут. Теперь мы будем вменять. Акимы должны понимать: научное переосмысление проблем моего региона – это теперь не блажь, это моя обязанность как акима. Мы это прямо через бюджетные кодексы, местные государственные управления введём, в планах развития территориальных регионов теперь будет отдельное направление, компонент – региональная наука. Все наши 15-20 региональных университетов. Нам в наследство досталось регион и региональный университет: Карагандинский государственный, Павлодарский государственный, Шакарим в Семее, ВКГУ, ВКГТУ, КарГТУ, ЗКГТУ. Поэтому мы разворачиваем эти университеты на обслуживание в первую очередь интересов региона. Делаем региональную привязку через отдельную программу, называется "Мамандығым – болашағым". В каждом регионе формируем карту профессий на основе запросов региональной экономики, региональных предприятий.
10 регионов мы уже охватили за год, в следующем году планируем завершить полностью. Будет она презентована всем акимам. И вот мы говорим: "Вот то, что твоя региональная экономика просит, уважаемый господин аким". Региональный университет мы будем фокусировать, давать ему дополнительное финансирование на научную программу, привязанной к запросу региональной экономики.
Хороший пример – Жетысуский университет. Мы открыли за этот год 3 лаборатории, оборудовали. Ректор очень включился в эту работу. К привязке именно к запросам в основном сельскохозяйственных предприятий этого региона. У них было по свёкле, вы знаете, один из главных поставщиков сахарной свёклы – это как раз Жетысуская область: по пшенице, по овощам, по тепличному хозяйству, селекции, ветеринарии и геномным исследованиям. Сразу же 3 выпускника "Болашака", PhD из Британии, КНР приехали в Талдыкорган, потому что у них появилось пространство для развития, для своих исследований.
Здесь мы должны чётко понимать. У наших людей большие ожидания: вот какая наука в Казахстане, это что за наука, что вы мне тут рассказываете. Вон там наука. Да, структура экономики в Казахстане достаточно простая, несложная.
Есть Рикардо Хаус, гарвардский экономист, "Атлас сложности экономики" называется: чем сложнее экономика по структуре, тем больше запрос на технологические компетенции сложные, на научные компетенции сложные. У нас 9-10 базовых отраслей и переделы не такие высокие. Поэтому какой-то сложной науки и не надо. Запрос экономики такой, какой он есть – это металлургия, горнорудка, обогащение, сельское хозяйство. Поэтому мы сейчас будем фокусировать нашу науку и исследования теми ограниченными ресурсами, которые есть, на решение прикладных проблем региона и экономики, которые сейчас есть. Водная проблематика, энергетическая проблематика, экологическая проблематика, здравоохранение, здоровье и жизнь человека, сельское хозяйство, металлургия. Раньше госпремии давали на социальные, гуманитарные, мы – ядерщикам дали, потому что государственная комиссия посмотрела трезво. Говорят: "Слушайте, они делают прикладные вещи – радио-медицина". Мы даже для себя придумали название "наука простых вещей", как экономика простых вещей. Наука должна быть привязана к тому, что решает конкретные проблемы наших граждан.
И наша задача в ближайший год-два добиться того, чтобы на столах, холодильниках и кладовках, гаражах наших казахстанцев появились продукты казахстанской науки. Чтобы люди начали потихоньку понимать: о, ничего себе, а есть-то наука в Казахстане! Что-то очень простое, что помогает решать проблемы бизнеса или конкретного человека. И сам бизнес поверит. Я много общаюсь с промышленными группами компаний, с горно-рудными предприятиями: "Что вам надо? Дайте одну маленькую проблему, мы вам её решим. И тогда вы поверите нам". Вот у представителей горнорудной компании загорелись глаза, и они говорят: "А можете теперь три девятки сделать?" Потому что деньги, потому что в 15 раз увеличивается доход компании от этого побочного продукта. Чтобы понимали: маленький экспериментальный цех, 4 доллара всего лишь рафинация селена себестоимость, 150 долларов – килограмм. Где-то 10 млн долларов ежегодно из побочного продукта чистой прибыли будет приносить. Выгодно? Да, есть решение проблемы, мы сейчас верим в то, что у нас получится.
– Сколько времени надо, чтобы это всё заработало так, как должно быть?
– Обычно у нас трёхлетние циклы. В прошлом году мы этот цикл запустили. Сильно обрадовались, что буквально за год уже пошли первые результаты. Мы увидим результаты трёхлетнего цикла в 2024-2025 годах, который мы запустили. Но мы теперь ежегодно запускаем. Если раньше гранты на коммерциализацию раз в три года запускались, где-то 5-6 млрд мы давали, теперь мы будем запускать ежегодно, чтобы коммерческая прикладная наука такие результаты давала. Радикально увеличили финансирование с 5-6 млрд. В этом году мы дали сразу 17 млрд на коммерциализацию, на такие прикладные результаты.
К сожалению, сейчас, особенно на уровне высших учебных заведений, заработная плата, социальный пакет очень слабые. В прошлом году в сентябре 1700 учёным мы радикально на 70% подняли зарплаты. Начиная с этого года, каждый год на 20-30% будем поднимать зарплаты профессорам и нашим преподавателям.
---
